Вопрос о взаимоотношении науки и этики чаще всего формулируется в следующем виде: "Этична ли наука?"
Нельзя сказать, что это самый животрепещущий вопрос общественного сознания нашего времени, но, тем не менее, он периодически возникает и требует ответа. Для меня он интересен с двух сторон: во-первых, как возможность изучения закономерностей взаимодействия двух соседствующих друг с другом архетипов  культуры, и во-вторых, как возможность "прогностического подхода" к изучению двух мыслимых, но еще не реализованных в полной мере, не ощутивших свою самость, свою силу и значимость культурных феноменов, а потому, и "не знающих" своего истинного места в общественном сознании.
    Давно известно, что правильно сформулированный вопрос содержит половину ответа. Неверно сформулированный вопрос, наоборот, способен настолько замутить дело, что ответ не будет найден никогда, и если все же, вдруг, случайно, ответ и обнаружится, то вскорости выяснится, что это ответ вовсе не на тот вопрос, который хотели задать. Здесь, мне кажется имеет место быть именно такая ситуация.
    Необходимо сразу сделать небольшое терминологическое отступление. В российской научной традиции существовало не совсем понятное разделение словоупотребления "этика", "нравственность" и "мораль". Слова "нравственность" и "мораль" считались синонимами, и обозначали некий феномен общественного сознания, а "этикой" называли науку о нравственности.  "Этика - учение о нравственности, отдел философии, занимающийся исследованием происхождения и законов нравственности. Отцом научной этики считается Сократ" ("Энциклопедический словарь Ф. Павленкова", С.-Петербург, 1909).  Но, насколько я понимаю, и этика, и мораль, и нравы - приблизительно одно и то же, только сказанное на трех разных языках: на греческом, на латыни и на русском. Господа ригористы от терминологии могут не беспокоиться. Я не давал еще никаких определений, и только пытаюсь "обрисовать" смысловые поля нужных мне в дальнейшем слов. Тем не менее, пока, для большей определенности, я буду "стараться" придерживаться мнения Ф. Павленкова. А с этой точки зрения вопрос сформулирован не совсем корректно. Ведь никому в голову не придет вопрошать: "Геометрична ли наука? Или она биохимична?" По-моему, когда задается такой вопрос, чаще всего имеется ввиду несколько иное, а именно: "Нравственна ли Наука?". На что можно сразу же и без обиняков ответить: "Наука без-нравственна". Ибо Наука, как таковая, безразлична по отношению к нравственности. Надеюсь, в дальнейшем мне удастся подтвердить это пока не обоснованное "обвинение".
   Теперь же давайте попробуем перевернуть вопрос: "А научна ли этика?" На этот вопрос ответ, тоже, как будто, есть. Поскольку этика - отдел философии, то ответ напрашивается сам собой - конечно же, она научна (см. "Наука и философия"). Но. Не все так просто. Еще раз вернемся к терминам и попробуем понять - что есть что. Итак, существует некий феномен общественного сознания, некий элемент человеческой культуры, который называют этикой или моралью, или нравственностью. Этот феномен в каждой конкретной культуре, т.е. в некоторой области "социального пространства" на некотором отрезке времени проявляется в виде более или менее явно сформулированной нравственной доктрины, морального учения. И наш вопрос теперь можно сформулировать так: "Может ли быть наукой нравственная доктрина?" Ответ краток и прост - нет. Ибо наука и этика, как говаривал Козьма Прутков, - "две большие разницы", что я и попытаюсь чуть позже продемонстрировать.
    Но пока меня не покидает сомнение - а то ли я спрашиваю? Может быть, все-таки, я задаю не тот вопрос на который хочу получить ответ? По большому счету, когда человек задумывается о взаимоотношениях Науки и Этики, его интересует, способна ли наука помочь ему понять, что есть Добро, и что есть Зло? Способна ли Наука понять сущность этического взаимодействия индивидуумов, способна ли наука понять сущность этических доктрин, и способна ли она выбрать из них наиболее "истинную", может ли наука, в конце концов, помочь человеку создать "истинную" этическую доктрину, а если может, насколько "нравственной" будет эта конструкция?
    Два подхода возможны к решению этой проблемы. Во-первых, можно попытаться взглянуть на нее "сверху", с точки зрения концепции архетипов культуры, во-вторых, можно посмотреть на проблему "снизу", "изнутри" каждого из этих культурных феноменов, т.е. рассмотрение проблемы будет состоять из двух частей:
1) взгляд снаружи (архетипы культуры);
2) взгляд изнутри (этика для науки и наука для этики).
    Но прежде, чем перейти к рассмотрению этих вопросов, кажется разумным еще раз явно определить свою позицию, дабы избежать недоразумений и неоднозначности в толковании.
Наука и Этика - два отдельных, независимых феномена человеческой культуры, не нуждающихся каждый в своей области ни во взаимопомощи, ни во взаимовлиянии. И оба этих культурных элемента, во взаимодействии друг с другом, и с остальными элементами культуры, определяют основу единого общечеловеческого сознания.
 

    Концепция архетипов культуры была предложена В. Протасовым (1984, личное сообщение) и "обрисована", (не берусь говорить, что объяснена, тем более, определена) в статье "Наука и философия" в этом же номере альманаха.  Вкратце ее можно изложить следующим образом.
    Существует некий набор определяющих или системообразующих элементов сознания, которые в совокупности  составляют общественное сознание или культуру: здравый смысл, миф, право, религия, прагматизм, наука, этика, творение. Эти элементы в рамках единого по своей сути сознания неизбежно взаимодействуют друг с другом. В результате этого взаимодействия выявляется их неравнозначность. По тем или иным причинам, значимость некоторых элементов увеличивается, некоторых - уменьшается. В конечном итоге выявляется один лидер или "элемент-доминанта", который оказывает наибольшее влияние на  остальные элементы, определяет и общую направленность данного архетипа культуры. Пока мне достаточно выделить два уровня иерархии элементов внутри каждого архетипа культуры, хотя, "на самом деле" их может быть и больше. Сами по себе эти компоненты не равноценны, и их "вес" меняется от архетипа к архетипу, но сейчас достаточно сказать, что из всех элементов выделяется "диктатор", который вносит основной вклад в конкретную реализацию данного архетипа. Собственно, названия архетипам даны по имени доминирующего элемента. В. Протасов выделил их в истории культуры пять: бытовое сознание (здравый смысл), миф, право, религия, политика. Мыслимо еще три архетипа, не отмеченных в истории человеческой культуры в "чистом виде": наука, этика и "творящее сознание".
    Все вышеизложенное можно представить в виде следующей схемы (подробности в статье "Наука и Философия"):
 

    Сложность рассмотрения взаимоотношений науки и этики заключается в том, что эти элементы сознания еще не реализовали своих исторических потенций и никогда не выступали в роли доминанты культуры. Во всех исторически реализованных архетипах человеческого сознания они существуют в "подавленном", "подчиненном" состоянии. Наиболее явно это просматривается в нынешнем состоянии науки, которая в политико-центристском сознании считается "непосредственной производительной силой", направленной на удовлетворение "человеческих потребностей", хотя она призвана удовлетворить одну лишь "потребность" человека - потребность познания, и по существу, "является одной из форм сознания, конкретным модусом существования рефлектирующего Я, одним из аспектов познающего самое себя мира" ("Наука и Философия"). То же самое можно сказать и об этике, которая до сих пор часто считается порождением и подчиненной частью религии. Растерянность культуры, понявшей несостоятельность этики прагматизма, заставляет ее метаться и искать подпорки для этики то в религии, то в науке. И если в отношении науки существует некоторая определенность (т.е. существует некоторое количество признаков, позволяющих предполагать, что наука оформляется как архетип культуры и готовится сменить политику в роли доминанты), то в отношении этики такой определенности нет.
    Конвульсивные телодвижения политиков в сторону религии обусловлены как раз попытками найти обоснования необходимости этики. Понятно, что эти попытки тщетны. Этика даже в рамках религиозного сознания имела весьма слабые основания и держалась, в основном, на идее воздаяния. А уж теперь-то поздно считать достаточным основанием "страх Господень", который, стараниями прагматиков, был успешно культурой похоронен. Как сказала одна героиня еще советского фильма: "Все верят в бога, хотя все знают, что на самом деле его нет". Поздно. И наука вряд ли способна быть основанием этики, хотя и способна кое-что прояснить и выявить, способна помочь этике понять самое себя.
    Наука есть царство истины. Истина - определяющая, стержневая категория науки. А для этики важна правда, а не истина. И роль правды в этических построениях никак не сравнима с ролью истины в структуре науки. Основная, системообразующая категория Этики вовсе не правда, а свобода, одна из самых "тяжелых" категорий сознания. Проблемы почти неразрешимые возникают при попытках определить смысл и место этой категории в рамках других архетипов культуры. И это понятно - для всех остальных культуротипов категория свободы либо пуста и совершенно незначима, либо размыта, не определена, и, в угоду доминирующему элементу, абсолютно безболезненно, по мере надобности, может подменяться либо необходимостью, либо произволом. Достаточно вспомнить, каких мучений стоила религиозному сознанию концепция свободы воли. Или "определение" свободы как осознанной необходимости, которое долгое время выдавалось за вершину диалектики.
    Этика есть царство свободы. Если с точки зрения науки, человек – существо необходимо обусловленное, то с точки зрения этики, человек есть существо безусловно свободное.
    Свобода реализуется лишь там, где есть выбор, т.е. в общем случае свобода обусловлена необходимостью выбора. Но в этике перед необходимостью выбора человек ставит себя сам.      Он абсолютно свободно признает или не признает необходимость нравственного выбора. И акт этического выбора, деяние, и оценка самого деяния абсолютно свободны. Как только человек в этическом деянии или в его оценке пытается опереться на что-либо иное, чем собственная свобода, чем сущность своего этического Я, он тут же теряет этическую самость и превращается в члена рода, апологета вероучения, в участника производственно-экономических отношений, т.е. в некий социальный винтик, в деталь социального механизма, выполняющую определенную социальную роль, соответствующую (или не соответствующую) своему социальному назначению. Другими словами, человек "выпадает" из области этики.
    Но, с другой стороны, абсолютная свобода предполагает и абсолютную ответственность. Субъект сам несет ответственность за все последствия собственной деятельности, ответственность перед собой, перед своей самостью, перед тем, что обычно называют совестью. Нравственная ответственность - самая строгая, самая тяжелая и самая действенная ответственность. Ей не нужны никакие убогие подпорки воздаяния и наказания, оставшиеся этике в наследство от примитивного права.
 

    Попробуем теперь взглянуть на этику и науку в сравнительном аспекте, как на два различных элемента единой культурной среды. Конечно, нам не удастся полностью избавиться от влияния доминанты на них обоих уже хотя бы потому, что мы существуем во вполне определенной культурной обстановке и пользуемся словами, "смысловые облака" которых сформированы в рамках определенного культуротипа (в данном случае - политико-центристского). Неизбежно и давление науки, ибо мы пытаемся понять, что есть этика в реальности, "на самом деле", а это прерогатива науки и только науки. До конца понять, что есть этика не для науки, а сама для себя, возможно только при полном отсутствии всяческого давления со стороны других элементов культуры, т.е. только тогда, когда этика сама станет доминантой. Но поскольку мы уже представляем себе, что есть наука (см. «Наука и философия»), мы можем предположить направление и степень "искажений", которые привносит в ситуацию наш инструментарий. Говоря языком статистики, мы можем если и не устранить, то, по крайней мере, оценить степень систематической ошибки.
    Необходимо отметить, что здесь я не пытаюсь описать сколь бы то ни было полно ни науку ни этику. Это мне не под силу. Я предлагаю только рассмотреть те существенные отличия, которые и позволяют говорить об этих феноменах как о различных элементах культуры и о принципиальной не сводимости одного к другому.
    Итак, я предлагаю провести сравнительный анализ науки и этики по трем направлениям или по трем параметрам. Условно назовем их так:
1) объект;
2) область определения;
3) правила поведения на области определения.

    1. Объект.

    С наукой в отношении объекта нет никаких двусмысленностей. Здесь все понятно и однозначно. Объектом науки является мир в его реальности. Наука желает знать, что есть "на самом деле". Наука также желает знать, насколько истинно ее знание реальности. При изучении Я как части все того же мира, наука поступает точно также. Она старается "отстраниться" от субъекта, "объективировать" его и рассматривать его как "полноценный" объект. Она стремится также избавиться и от субъективности самого познающего Я. Наука объективна и в смысле своей направленности, и в смысле результатов своей деятельности.  Стремление к объективности обусловлено ее подчиненностью истине, один из критериев которой есть достоверность, т.е. соответствие реальности.
    В этике говорить об "объектах" мы можем лишь только условно. Этика субъективна. Этика есть взаимоотношение (взаимодействие и взаимооценка) двух субъектов. Два Я, две независимых, самодостаточных сущности, две монады не связанные никакими социальными отношениями добровольно и совершенно свободно вступают во взаимодействие. С этой точки зрения совершенно невозможна никакая религиозная, социальная, классовая или любая другая групповая этика. Этическое деяние сугубо индивидуально. Попытка опереться на установления религии, права, попытки сослаться на "объективные обстоятельства" автоматически лишают субъекта свободы, лишают его основы самой субъективности, не обусловленности внешними влияниями, и, таким образом, этической основы его действия (или бездействия).
    В отличии от науки, этика стремится "субъективировать", наделить самостью, индивидуальностью все свои объекты. Как только объект попадает в область этических отношений, он автоматически превращается в субъект, "одушевляется", ибо пока не произойдет это "одушевление", не произойдет "субъективизация объекта", он никогда и никак не станет предметом этических отношений.

    2. Область определения.

    Область определения или "зона действия" науки на первый взгляд кажется безграничной. Область определения этики - человеческие отношения. Кажется, что область определения науки включает в себя область определения этики. Это достаточно распространенное заблуждение и приводит к тому, что декларируется возможность проникновения науки в область этики и влияние науки на этику. Заблуждение это, надо сказать, простительное для элемента культуры, готовящегося стать доминантой в ближайшем будущем. Экспансия и претензии на всемогущество характерны для доминирующего элемента каждого архетипа культуры. Смена доминанты всегда сопровождается сужением "зоны компетентности" экс-диктатора до границ близких к реальным, и расширением  этой зоны для нового диктатора до предельно возможных. Следующий диктатор поставит всех на свои места, кроме себя самого, ибо про себя он еще не знает, где его место, и думает, что он везде и может все. Поэтому, простим науке ее повышенное самомнение.
    Границы применимости науки вряд ли можно очертить с достаточной точностью, но то, что существуют целые области, где научный подход "не правомочен", у меня не вызывает сомнения. Например, можно почти определенно утверждать, что науке никогда не удастся построить полностью формализованную общую теорию мироздания. Целостную картину всего мира на основе формального подхода, являющегося идеалом для большинства областей науки, позволяющего не только экономно, непротиворечиво и точно описать состояние реального объекта, но и, самое главное, предсказать будущее состояние объекта через некоторый приемлемый промежуток времени, такую картину кисти великого художника - Науки - мы, по-видимому, не увидим никогда. И не ее это задача. Подобную цель (если позволительно, в данном случае, говорить о "цели"), спокойно и без усилий достигает миф, представляя человеку единую, целостную, непротиворечивую, но не формальную, а образную картину мира. Мифам в науке несть числа, а видели ли Вы когда-либо "научный миф", или "научную религию"? Религию, со всеми ее атрибутами, конгруэнтную науке в части принципов ее существования и законов функционирования и как самостоятельной сущности и как социального института. Религию, построенную не на догмате, а на сомнении, религию постоянно и неустанно занятую попытками фальсификации собственных конструкций. Научный подход ко всем элементам культуры заключается в их изучении, но не в "формировании" законов их бытия. Наука, без сомнения, оказывала влияние на формирование религии, причем только в тех границах, которые ей установила доминанта того времени - право, но никак не формировала ее «по образу своему и подобию».
    Проще, кажется, обстоят дела с научным подходом к праву, ввиду его "строгости и рациональности". Существует целый комплекс наук, занятый изучением права, но где же эти господа правоведы в области так называемого "интеллектуального права". Что такое "право, не являющееся правом собственности, но регулирующее отношения собственности"? Что такое "неотъемлемое право"? Вершина достижения права - демократические институты. Но достаточно задуматься о парадоксах "демократической" процедуры голосования (см. статью Константина Кноппа "Мы выбираем, нас выбирают..." в ж. КомпьюТерра, № 22, 1987 г.), как становится смешно от "строгости и рациональности" права. А все дело в том, что право также не формулируется на основе "научного подхода", а формируется культурой, конечно же, с участием и науки, в том числе, но никак не с "определяющим" вкладом науки.
    То же самое можно сказать и об этике. "Неподсудна" этика науке. Этика имеет отношение со взаимодействием субъектов, наука изучает объекты. С огромным трудом наука способна отстраниться от субъективизма познающего Я, но она никогда не в силах сойти со своего пьедестала объективности, к которому она намертво прикована. Но дело здесь даже не в этом. Дело не в несовпадении области определения, дело в способе задания этой области, и вот это наиболее важно.
    Область определения науки, как бы она ни была широка или узка, необходимо задана реальностью. В этике субъект, этический индивидуум, сам, по своей воле определяет те пределы, до которых простирается его этическое поведение. Этика как культурный феномен возможна лишь в некой области, признанной самой же этикой "полем деятельности". Если с точки зрения человека бытовой культуры говорить об этичности или нравственности можно только в отношении ближайших сожителей по пещере, ибо только они признаются равными субъекту в своей самости и свободе, то человек религиозного сознания распространяет это качество субъективности уже на большинство своих единоверцев (по крайней мере, хотя бы теоретически, декларативно), большую часть из которых он никогда и не видел. Как пример необычайно "напряженной" этической позиции, можно привести "этику благоговения перед жизнью" Альберта Швейцера, который "одушевляет", субъективирует, признает свободным и равным самому себе все живое на планете (А.Швейцер, "Культура и этика", 1973).

    3. Правила поведения на области определения.

    Опять начнем с науки. Наука есть поиск закономерностей в повторяющихся явлениях. Основные методы или инструменты этого поиска в науке это наблюдение, анализ, эксперимент. С точки зрения метода науки достаточно важным представляется рассмотрение вопроса о сходстве и различии. Усмотреть сходство в кажущихся различными явлениях, чтобы установить их повторяемость и выявить закономерность этой повторяемости и этого сходства явлений - основное искусство науки. Наверное, это связано с особенностями человеческого восприятия, но разум подобен глазу лягушки. Лягушка реагирует только на движущийся объект, разум достоверно отмечает только различия. О сходстве наука говорит только как об отсутствии различий. Этот примат различия над сходством имеет два интересных и важных следствия. Первое. Суждение по аналогии имеет слабую доказательную силу. Второе. Очередное подтверждение любой гипотезы говорит науке очень мало. Для нее значимо опровержение. Только опровержение способно отделить истину от заблуждения и, таким образом, определить границы применимости теории. Именно отсюда, из примата различия и родился принцип - "истина не верифицируема, но фальсифицируема".
    Теперь вернемся к этике. Она не ищет закономерностей. Этический поступок всегда уникален и ситуативен. Он всегда привязан к месту и времени. В области этики некогда наблюдать и анализировать. Нужно действовать (или сознательно отказаться от действия). И, тем более, в этике недопустимо никакое подобие эксперимента, этого спланированного и спровоцированного наблюдения. "Эксперимент" в этике с точки зрения самой этики безнравственен. С точки зрения науки, если подходить к технике проведения эксперимента корректно, провоцировать субъекта на определенные действия - значит пытаться лишить его присущей ему свободы, вытолкнуть его за пределы области определения этики, и, тем самым, "эксперимент" испортить, ибо за пределами области определения "функция не определена" и мы ничего не сможем сказать об этической сущности подобного псевдоэксперимента. С другой стороны, бессмысленность экспериментирования в этике определяется и безразличием этики к тому, что "есть на самом деле". Можно строить бесконечные цепочки софизмов, исходя из того, что человек изначально добр, или наоборот, что он изначально зол, но в этических отношениях совершенно безразлично, каков субъект этих отношений "на самом деле" или каким он был "изначально", важно каков он сейчас, именно в этой ситуации, именно в отношении к этому субъекту, и вне этих отношений он не может быть ни добрым, ни злым.
    В отношении сходства и различия в этике все "с точностью до наоборот". Различие признается только как отсутствие сходства. Это отсутствие сходства, а точнее неспособность его увидеть - нравственная слепота - и определяет границу этики. Поэтому и "дозволено" громить евреев, жечь черномазых, спаивать узкоглазых, снимать скальпы с бледнолицых. Это даже не квалифицируется как мерзость, это за пределами этики. Никаких угрызений совести. И  не отсутствие бога порождает вседозволенность, а отсутствие способности увидеть сходство, неспособность признать другого равным себе в своей субъективности.
    Аналогия в этике, в отличие от науки, имеет первостепенное значение. Самоотождествление субъекта с другим позволяет ему вести себя нравственно по отношению к другому субъекту. "Мне кажется, что им больно, когда на них наступают" (Б.Заходер, "Сказка про доброго носорога"). Это самоотождествление с другим есть краеугольный камень и основное достижение этики Христа - "Возлюби ближнего как самого себя". Жалко, что только «ближнего».
    Мне кажется любопытным было бы завершить это краткое сравнение науки и этики небольшим фрагментом из разговора Р. Быкова с 4-х летней девочкой.
    - С кем ты дружишь?
    - С Леной.
    - А почему ты с ней дружишь?
    - А потому, что она рядом живет.
    В этих двух фразах и область определения этики и ее пренебрежение к "реальности". Хороша ли, плоха ли девочка Лена, никого не интересует. Она рядом живет, и с ней дружат.

    Пора, наконец, вернуться к началу. Способна ли наука понять сущность этического взаимодействия индивидуумов? Способна ли она понять сущность этических доктрин? Да, без сомнения. Научный анализ в состоянии предоставить отчет о состоянии этической компоненты сознания. Но не более того. На этом прерогативы науки кончаются. Привычные категории науки - "истина", "реальность" - перестают работать в области этики. Поэтому ни оценить, ни тем более создать нравственную доктрину науке не под силу. Этике в качестве поводыря наука не нужна.