Перевод с английского. Кажется, в открытом письме я был прав - китайский в России можно учить только как второй иностранный после английского. Трудно нынче найти такое сочетание классного исторического материала и понимания того, что есть наука, как в этой работе.

Российская синология знает классных переводчиков, но классный переводчик это ещё не историк. Бичурина порицали за это в XIX ещё веке. Но, видимо, это родовая болезнь вообще российской китаистики. Любой школяр расскажет вам, что иероглифы придумал Цан Цзэ, и что у него было четыре глаза. Конечно, вам обязательно скажут, что это миф, но его зачем-то упомянут в разделе "Язык, письменность, филологическая наука" в десятитомной "Истории Китая". А рассказывая про реформу Ли Сы и переход на сяочжуань, просто перескажут, что по этому поводу писал автор Шовэня Сюй Шень. Через триста(!) лет. А ещё через шестьсот лет при династии Тан, говорят, видели творение Сюй Шеня. И от него осталось менее двух процентов, один раздел ("му") из пятисот сорока. А то,что "современная китайская филология" представляет нам как "наиболее близкий к оригиналу" текст, это восстановленный и опубликованный в 1815(!) году текст Дуань Юцая. Не надо наводить тень на плетень. Ну, не было у китайцев в древности никакой "филологической науки". Была традиция, но не было науки. Были знатоки, грамотеи, книжники, в лучшем случае "книголюбы", но уж никак не учёные. Точно так же Дао дэ цзин называть "философией". Ради бога, вы это серьёзно? Даосы это философы? Ну, тогда и я философ! Лао-цзы мудрец, мыслитель - этого вам не достаточно? Зачем сюда притягивать за уши философию?
    Ладно, о традиции и науке как-нибудь в другой раз, а пока читайте Имрэ Галамбоша. Если бог даст, я помаленьку переведу весь текст, а пока читайте, что есть.

Глава седьмая

Выводы.

Китайская письменность была одним из важнейших изобретений китайской цивилизации и одним из ключевых элементов, с точки зрения которых китайцы до сих пор определяют свою национальную идентичность. Сюй Шэнь в “Послесловии” к Шовэню писал:

蓋文字者,經藝之本,王政之始。前人所以垂後,後人所以識古。

Ибо письменность - это основа канона и искусств, начало царского управления. Это средство, с помощью которого предки обращаются к потомкам, с по­мощью которого потомки познают древность.

Эта цитата резюмирует значение письменности, демонстрируя, что изучение китайской письменности является не просто средством изучения про­шлого, но также важно с точки зрения национальной идентичности китайского народа.

В предыдущих главах я рассмотрел изменчивость форм иероглифов в период Воюющих Царств, причины, по которым существование этого явления не было общепризнанным, и орфографические соглашения переписчиков Сражающихся царств. Ниже я представляю свои основные выводы, их следствия и некоторые дальнейшие соображения.

7.1 Результаты исследования

В первой части этого исследования я продемонстрировал, что традиционное понимание природы и эволюции письменности до Цинь в основном основывалось на оценках Сюй Шэня и Бань Гу, а также, в меньшей степени, на отдельных комментариях Сыма Цяня. Однако, эти оценки, не беспри­страстные в нашем понимании, отражали усилия по созданию единого образа и единой истории империи для предания идеологической легитимности династии Хань.

Одним из главных продуктов этой политико-идеологической программы было изображение идеальной стадии, предшествовавшей периоду Сражаю­щихся Царств, на которую якобы ссылался, ни много ни мало, сам Конфуций, когда переписчики скорее оставили бы пустое место, чем написали не­стандартный иероглиф. Сюй Шэнь и Бань Гу утверждали, что та идеальная стадия письма была утрачена в период Сражающихся Царств, и что эти семь Сражающихся царств начали пользоваться своими локальными системами письма. Согласно этим двум источникам, когда Ли Сы и Шихуанди установили изменённую Циньскую систему письма в качестве официальной, они фактически восстанавили идеальное состоя­ние письменности, существовавшее до потрясений периода Сражающихся Царств. Такое описание было частью более широкой концепции истории Хань, которая рассматривала роль Хань как восстановление порядка 治 путем устранения беспорядка 亂, то есть перевоплощение централизованной вла­сти Чжоу, которая якобы предшествовала хаосу периода Сражающихся Царств. Поэтому Сюй Шэнь и Бань Гу изображали соблюдение орфографическо­го стандарта не как создание новой, ранее неизвестной концепции, а как восстановление первоначального, этически более совершенного состояния письменности. Сюй Шэнь и Бань Гу, а также их более поздние интерпретаторы, соответственно, рассматривали орфографическую изменчивость как от­клонение от правильного состояния письменности.

Здесь стоит упомянуть, что Сюй Шэнь и Бань Гу были не единственными, кто несёт ответственость за искаженный образ унификации письменно­сти Цинь. Книжники^I династии Хань и более поздних династий сыграли не менее важную роль в этом отношении, когда отбирали тексты, для последую­щего переписывания. Историография обычно рассматривала Циньское сожжение книг как отвратительный акт против литературного насле­дия нынешнего Китая, игнорируя тот факт, что тихий, но непрерывный процесс отбора произведений для копирования книжниками династического Китая, возможно, был еще более влиятельным фактором в передаче текстов, что, в свою очередь, определило более поздние взгляды на историю.

Сюй Шэнь и Бань Гу считали основным событием в восстановлении неискажённой письменности Циньские реформы, которые последовали сразу же за объединением империи в 221 году до нашей эры. Археологические свидетельства, однако, показывают, что формы иероглифов вскоре после этой даты все еще демонстрируют значительную степень изменчивости. Более того, орфографическая изменчивость присутствует не только в шелковых и бамбуковых рукописях, обычно классифицируемых как примеры народного письма, но также на бронзовых и керамических табличках с указами, рас­пространяемых правительством. Хотя эти указы были официальными документами, структура иероглифов на них не всегда была одинаковой, что сви­детельствует о том, что реформы были либо неполными, либо неудачными. В любом случае китайская письменность не стала единой во время правле­ния Шихуанди. Археологические материалы свидетельствуют о том, что стандартизация китайской письменности была постепенным и не всегда одно­направленным процессом, длившимся несколько столетий.

Возвращаясь к практике письма периода Сражающихся Царств, я обнаружил, что переписчики не всегда использовали одну и ту же постоянную ор­фографию. Действительно, изменчивость была неотъемлемой частью письменности Сражающихся Царств. Отличая писательские привычки одного переписчика от привычек всего сообщества, я продемонстрировал, что писатели и читатели, будь то люди или духи, как группа, допускали значитель­ную степень структурной изменчивости. Хотя на уровне отдельной рукописи, творения рук одного переписчика, степень вариативности была несколько ниже, варианты “правописания” одного и того же иероглифа все еще существовали. Однако в своем исследовании проблемы я решил сосредоточиться на всём сообществе, а не на отдельных переписчиках – точно так же, как речь одного человека не может адекватно представлять целый язык или диалект, рука одного переписчика не может представлять вцелом всю локальную письменность.

На уровне всего сообщества, представленного всем корпусом археологического материала (например, корпус Годянь, корпус Хоума^II), изменчивость форм иероглифов демонстрирует специфические особенности. Одной из таких особенностей является наличие доминирующей формы. Эта доминирую­щая форма часто структурно совпадает с последующей канцелярской формой того же иероглифа, указывая на то, что стандартизаторы письменности Цинь-Хань обычно использовали наиболее распространенное в период Сражающихся Царств написание иероглифа, чтобы в конечном итоге создать концепцию “правильного” написания.

Менее распространенные формы переписчики использовали с уменьшающейся частотой. Поскольку некоторые формы использовались только один или два раза в большом корпусе, мы можем полагать, что переписчики, возможно, “изобрели” некоторые орфографические конфигурации по ходу дела, чтобы никогда больше не использовать их. Такой спонтанный способ написания мог бы легко скрыть значение иероглифа, если бы не фонетическое ядро, которое переписчики почти в каждом случае оставляли неизменным.

Поэтому изменчивость форм иероглифов обычно означала изменчивость семантических компонентов. Фонетический компонент обычно не менял­ся. Если быть точным, то звуковое значение фонетического компонента оставалось неизменным, поскольку переписчики иногда заменяли фонетический компонент другим, гомофонным или почти гомофонным компонентом. С точки зрения современного письма, но только с этой точки зрения, эти случаи были случаями фонетического заимствования

Мое мнение таково, что орфографическая изменчивость до-Циньской письмености была предпосылкой для эволюции письменности. Доминирую­щие формы развивались постепенно, просто потому, что переписчики предпочитали какое-то новое “правописание” более старому, в конечном итоге превращая новую форму в доминирующую. Не было необходимости менять письменность путем реформ, потому что привычки письма были достаточ­но гибкими, чтобы позволить письменности развиваться в направлении, облегчающем коммуникации. Создание орфографического стандарта также означало “замораживание” существующеё в то время письменности, что препятствовало дальнейшей её эволюции.

7.2 Выводы

Признание орфографической изменчивости в рукописях Сражающихся царств имеет конкретные следствия для работы археологов и историков. Во-первых, нельзя использовать изолированные примеры орфографических форм сами по себе для точной датировки текстов и объектов. В то время как исследователи обычно связывают определенные орфографические формы с определенным периодом времени, следует понимать, что один пример на­чертания иероглифа легко может быть одним из менее распространенных, возможно, даже нетипичных орфографических вариантов его. Если не рассматривать больший набор образцов, которые привязывают доминирующую форму к определенному периоду, невозможно получить достоверную картину орфографических традиций определенного периода времени и региона.

Точно так же нельзя использовать отдельные примеры орфографических форм сами по себе для определения географического происхождения руко­писей и артефактов. Одна форма может быть обычной в неком регионе, но она все равно может встречаться, хотя и реже, в других регионах.

Кроме того, наличие разнородных орфографических форм в одном и том же документе не обязательно имеет какое-либо отношение к подлинности рукописи. В то время как некоторые переписчики, возможно, писали с большей степенью орфографической согласованности, чем другие, тот факт, что переписчик использовал различные формы в одном и том же документе, просто был частью его письменной привычки. Наличие как вариантов написа­ния иероглифов, так и ошибок переписчиков никак не отражают аутентичность документа.

Помимо вышеперечисленных практических моментов, отсутствие единой орфографической системы в письменности Сражающихся царств неиз­бежно поднимает вопрос о том, как развивалась письменность до периода Сражающихся царств. Существовали ли “идеальные” формы в ранний пери­од, когда письменность была менее распространена, и существовала ли ранняя “единая” система письменности? Другими словами, существовал ли обра­зец единой системы письменности, фрагментированный на региональные и даже индивидуальные особенности в период Сражающихся царств, но за­тем постепенно возвращающийся к стандартизированной орфографической системе? Или это был один из локальных вариантов с самого начала, когда возможная стандартизация представляла собой не возврат к какому-то первоначальному идеалу, как полагали Сюй Шэнь и Бань Гу, а эволюцию, согласую­щуюся с общим движением к политическому и культурному объединению Китая?

Поскольку китайская письменность возникла из единого культурного образования Шан, а затем Чжоу, можно утверждать, что существовало своего рода первоначальное единство, которое в конечном итоге исчезло, и переписчики различных регионов периода Сражающихся царств постепенно осво­бодились от господства культуры Чжоу. Однако это было бы верно только для стилистических характеристик письменности, а не для её орфографии. Орфография надписей Шан и Западной Чжоу была столь же непоследовательной. Хотя можно было бы приписать различное “правописание” опреде­ленных слов различным группам прорицателей или переписчиков, с точки зрения письменного диалекта письменности Шан и Чжоу орфографически не были стандартизированы.

Соответственно, я придерживаюсь мнения, что Цинь-Хань стандартизация представляла собой не возврат к первоначальному состоянию орфографи­ческого единообразия, а первую попытку, пусть и не сразу успешную, стандартизации более ранних письменных практик. Точно так же, как Цинь не “повторно объединило” Китай (которого даже не существовало до слияния семи крупных государств в единое военное и административное образова­ние), оно также не осуществило и повторной стандартизации письменности. Вместо этого, впервые в истории, оно объединило различные государства на территории позднего Китая и впервые инициировало процесс стандартизации письменности. Однако, поскольку в данном исследовании не рассматривается вопрос о том, об­ладали ли периоды Шан и Западная Чжоу орфографически единой письменностью, эта модель все еще является гипотезой, ожидающей проверки.

Однако нельзя не заметить, что этот взгляд на некогда существовавшее, затем утраченное, а затем восстановленное состояние орфографической це­лостности соответствует традиционному взгляду на историю, согласно которому династии Ся, Шан и Чжоу следовали друг за другом в осуществлении Небесного Мандата в мире. Как только правители одной династии утрачивали свою Добродетель, Небо даровало Мандат новой династии, которая ниспро­вергла порочного предшественника. Победа новой династии рассматривалась не просто как расширение господства, но как победа добра над злом, восстановление порядка в Поднебесной. Бэгли описывает резкий контраст между этим мировоззрением и картиной, возникающей из археологических свидетельств:

Цивилизованный мир накануне завоевания Чжоу был большим, разнообразным и тесно взаимосвязанным. Таким образом, в свете археологии наиболее поразительной особенностью традиционной истории является отсутствие в ней какого-либо подобного мира. Переданные тексты вместо этого представляют нам древний Китай, в котором единственными цивилизованными державами были Чжоу и Шан, и древнюю историю, в которой главным событием была передача власти от одного к другому. Начиная с периода Восточной Чжоу завоевание Чжоу рассматривалось как событие огромного значения не из-за чего-либо материального, связанного с ним, такого как строительный проект или реформа письменности или стандартизация веса и мер, а потому, что оно послужило моделью для морально оправданной передачи власти и поддержания власти посредством династической добродетели. В этой модели еди­ный политический порядок, сосуществующий с цивилизацией, управлялся династией Шан до тех пор, пока их правление не стало деспотическим, после чего династия Шан была заменена династией Чжоу. Это отчетливо схематичный отчет о прошлом, который оставил нас совершенно неподготовленными к открытию археологии более широкого цивилизованного мира, и если мы хотим понять его акценты и упущения, мы должны начать с напоминания себе, что традиция, в которой Чжоу занимает центральное место, является творением Чжоу.¹⁹⁴

Таким образом, традиционный взгляд на историю постепенно меняется по мере появления новых археологических свидетельств. Мы начали пони­мать, что Шан в Аньяне^III не было ни центральной, ни доминирующей цивилизацией на территории современного Китая, и что существовали другие процветающие цивилизации, не упомянутые в исторических источниках. Тем не менее традиционный взгляд на развитие китайской письменности в целом сохранился.

С одной стороны, существует отчетливо фонологический подход, основанный на принципах западной лингвистики, который пытается восстано­вить исходные звуки языка. Проблема состоит в том, что мы не можем быть уверены, какой язык мы пытаемся реконструировать. Во многих случаях анализ проводится в абстрактном лингвистическом пространстве, основанном на современной структуре иероглифов малой печати, с редкими, но произвольными ссылками на иероглифы на изделиях из бронзы и на гадательных костях.

В отличие от этого подхода, существует графический подход, основанный на традиционной дисциплине палеографии, которая пытается определить происхождение иероглифов на основе их модульной структуры. Ученые, принадлежащие к этой группе, все еще не могут освободиться от влияния принципов лишу^IV, которые, как я уже показал, никогда не предназначались для описания эволюции иероглифов. Фундаментальная проблема палеогра­фического подхода заключается в его стремлении сопоставить архаичные формы иероглифов с современными эквивалентами, рассматривая старые иероглифы просто как разновидность начертания пост-Циньских иероглифов. Эти исследователи полагают, что изменения в начертании иероглифов обычно происходят либо из-за “технических изменений”, внедрённых как средство облегчения процесса написания, либо из-за “повреждения”.

7.3 Дальнейшие рассуждения.

Следующий раздел представляет собой разрозненную цепочку гипотетических предположений, которые я привожу здесь в качестве будущиго направления исследований.

Интереснейшая тема, касающаяся раннего развития китайской письменности, заключается в том, были ли письменности Чжоу и Сражающихся царств прямыми потомками письменности Шан. У меня сложилось впечатление, что таково общее мнение на сегодняшний день. И все же Шан и Чжоу могли быть совершенно разными народами со своей собственной культурой и, по всей вероятности, языком. Хотя ведутся споры относительно того, на­ходилась ли родина Чжоу в долине реки Вэй или дальше на восток, без убедительных доказательств мы не можем автоматически предполагать, что две эти культуры были лингвистически связаны друг с другом. Археологические свидетельства показывают, что в Чжоу начали использовать письменность Шан еще до завоевания.

С конца периода Чюньцю мы наблюдаем развитие региональных письменностей - процесс, в ходе которого лингвистически различные народы ис­пользовали и модифицировали письменность Чжоу. Многие из этих народов, такие как Цинь, происходящие из Северо-Западного Китая, и Юэ из Юго-Восточного Китая, были этнически, культурно и исторически различными группами, которые, скорее всего, говорили на разных языках. И все же все эти народы использовали одну и ту же письменность Чжоу, даже если некоторые из них в конечном итоге изменяли ее. Когда Цинь, например, начали использовать письменность Чжоу, они создали бронзовые надписи без заметных отличий от надписей Чжоу.

В течение тысячелетия, отделявшего самые ранние образцы надписей на гадательных костях от конца периода Сражающихся царств, письменность существенно не изменилась. Действительно, между малой печатью и канцелярским письмом существуют большие различия, чем между малой печатью Цинь и бронзовыми надписями Шан. Процесс эволюции между династиями Шан и Цинь в основном включал каллиграфические модификации и раз­витие иероглифов синшэн^V.

Как традиционные, так и современные исследователи обычно связывают развитие иероглифов синшэн с социальными изменениями, включая появ­ление новых инструментов и концепций, а также необходимость более точного описания реальности. Проблема таких объяснений очевидна. Хотя изме­нения в обществе могут привести к появлению некоторых новых концепций, которые потребуют новых слов и, возможно, новых иероглифов, я не вижу оправдания столь масштабному увеличению числа иероглифов синшэн. Хотя доля иероглифов синшэн в общем количестве иероглифов в надписях на гадательных костях была небольшой, ко времени Сюй Шэня это соотношение выросло до подавляющего большинства¹⁹⁵.

Что касается теорий, ссылающихся на необходимость более точного описания реальности, они предполагают, что во время поздней Шан письменно­сти не хватало ясности и точности, что, очевидно, является проекцией упрощенной концепции “исторического прогресса”, движущегося от примитив­ных к более развитым обществам. Я утверждаю, что во времена поздней Шан письменность Шан была такой же точной и недвусмысленной для народа Шан, как письменность Чжоу для народа Чжоу. Письменность не описывает реальность, это делают слова. Функция письменности состоит в том, чтобы записывать язык. Предположение о том, что в любой данный момент истории народа его язык не был бы адекватен для описания мира, свидетельствует о фундаментальном непонимании природы и функций языка. Несомненно, каждый язык претерпевает постоянные изменения по мере того, как меняет­ся внешний мир. Носители языка вводят новые слова для новых понятий и отказываются от устаревших. Эти изменения являются естественной частью лингвистической эволюции и происходят ежедневно. Станут ли некоторые изменения достаточно распространенными, чтобы навсегда остаться в языке, - это еще вопрос. Однако все эти изменения происходят в сфере разговорного языка. Нет необходимости изменять существующие иероглифы для лучшей записи существующих слов¹⁹⁶.

Модификация письменности становится необходимой, когда письменность начинает терять фонетическую связь с разговорным языком. Поскольку китайская письменность, даже на ее якобы пиктографической стадии, была в значительной степени фонетической, увеличивающийся разрыв между произношением слова и его графическим представлением, вероятно, создавал проблему. До тех пор, пока иероглиф использовался в его первичном гра­фическом значении, изменение произношения не представляло серьезной проблемы, но когда иероглиф стал использоваться для записи первоначально гомофонного или почти гомофонного слова, исчезновение фонетического сходства между двумя словами затрудняло понимание.

Я вижу причину увеличения числа иероглифов синшэн во всё возрастающих различиях между разговорными языками народов, принявших письмен­ность Шан и Чжоу. Чтобы достичь этого, они должны были приспособить письменность к своему собственному языку с присущими ему фонетическими связями. Иероглифы синшэн могли возникнуть в результате практики использования звуковых меток для восстановления связи между написанием и произношением.

Вышеперечисленные пункты являются лишь предположениями и гипотезами, возникшими в процессе работы над этим исследованием. Так же, как и все это исследование, они выступают против прямолинейной и непрерывной эволюции истории китайской письменности и ставят под сомнение на­циональную идентичность “китайского” письма. Демонстрация и оценка этих гипотез станут предметом будущих исследований.